Жизнь Несправедлива

"Мы дружили с Алиной двадцать лет и лучшего человека я не знаю. Я не знаю, где еще можно найти такую чистую, светлую душу. И это большое счастье, что мы ее знали, что она у нас была, и э то большая утрата, что ее не стало. Но пока мы живы, она будет жить в наших сердцах. Я запомню ее такой, какой видела в последний раз, когда она улыбалась мне из того окна, красивая, веселая. Вечная память и царство небесное!"
Такой панегирик я сказала на девятый день смерти моей лучшей подруги.
Прошло почти полгода, а мне все кажется, что она вот-вот встретится мне случайно, в трамвае например, бросится в объятья, а я скажу: "Алька! Ну ты!.. Напугала меня. Больше так не делай".
Вначале был шок, были какие-то скупые слезы, непонимание.
Воскресенье, выходной день, лес. Звонит ее мама, приветствуется и сообщает: "Инна, Алина умерла". "Как это умерла?!" "Рак желудка. Четыре месяца болезни и нет Алины". Первые паралитические секунды, неверие, отчаяние. Как это нет? Да я же видела ее вот в августе, мы разговаривали через окно ее кухни на первом этаже (выйдя замуж, она переехала и жила со мной в одном доме, а потом я переехала, и каждый раз проходила мимо ее окон, когда навещала родителей). Она была тогда обычной - приветливой и добродушной. Она никогда не жаловалась, она умела держаться молодцом. Я не умела... Я стою в лесу, одной рукой держу телефон, другой - велосипед и голошу как полоумная, тетя Галя что-то говорит о завтрашних похоронах и звонках одноклассникам.
Ощущение такое, будто тебе в мозги залили цемент, все мысли остановились, скукожились, только несколько слов вертятся на уме и языке, многократно повторяясь: "Как же так?.. Алечка, Алечка, аленький цветочек!"
До похорон я держалась, затем ревела с перерывами до самого вечера. В тишине еще ничего, крепиться можно, а на людях тяжело, совсем тяжело, потому что среди людей ее больше нет. Есть останки, есть гроб, есть скрипач, играющий "Опустела без тебя земля". Как это точно - именно пустота. Звенящая, саднящая, умопомрачительная пустота. Сквозь горькие переживания всплывают тяжелые воспоминания: из этого самого дома в последний путь провожали моего дедушку. Никогда не забуду, как выл и грохотал оркестр, как я, семилетняя, заливалась слезами в автобусе, а теткина подруга, которой меня поручили, пыталась меня развеселить и развеселила, я рассмеялась, и этот смех - самый постыдный поступок в моей жизни. Никакого своего свинства не стыжусь. ни вынужденного, ни намеренного, а того смеха простить себе не могу.
Не люблю кладбище. Когда хоронишь близкого человека, то и какую-то часть себя хоронишь заодно, а еще - в упор смотришь на свой собственный финиш. И становится страшно, жутко, обидно. Хорошо, что было мужское плечо, что я удержалась на ногах, иначе просто свалилась бы на землю у могильного холма. Меня успокоили. Неожиданность усиливает эмоции, они расплескиваются и топят тебя нещадно. Разве можно совладать с горем? Если горе не потрясет тебя до самого основания, оно от тебя не отстанет.
Плач закончился, пустота продолжилась, начался бунт. Я переживала случившееся как недоразумение, как жесточайшую несправедливость. Я не чувствовала боли, я чувствовала злость. Хотелось крушить стены. Ощущение несправедливости держало меня все сорок траурный дней. Мир перекосился, рухнуло все. Много чего у меня отбирали, но это уже слишком, это чересчур, это какое-то сверх-издевательство. Были еще поминки, были бытовые пустопорожние разговоры вокруг меня, была я, одна-одинешенька. Мне сказали: "Отпусти ее". Я ответила: "Хорошо, отпущу".
Раньше я не боялась смерти, в детстве я трижды благополучно разминулась с нею, и шутила над смертью черные шутки, иногда даже звала ее вернуться и прибрать меня. Глупо, чрезвычайно глупо я думала и говорила. Неужели не было другого способа, кроме этих похорон, чтобы заставить меня заткнуться и одуматься?!
Я поняла смысл фразы, когда об умершем говорят: "Такой-то приказал долго жить". Алина приказала мне долго жить. Теперь я просто обязана жить, во что бы то ни стало...